Категорії каталогу | |||||||||||
|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|
|
Форма входу |
|---|
Пошук |
|---|
|
|
Друзі сайту |
|---|
Статистика |
|---|
|
Онлайн всього: 1 Гостей: 1 Користувачів: 0 |
Наше опитування |
|---|
MON SIMULACRES
Каталог файлов
| Головна » Файли » ФІЛОСОФІЯ » АНТРОПОЛОГІЯ |
Ю.М. Смоленцев, Т. И. Пороховская ОСОБЕННОСТИ МОРАЛЬНОГО ОТЧУЖДЕНИЯ
| [ · Викачати видалено () ] | 09.02.2010, 01:29 |
| Одно из важнейших жизненных назначений философии — прояснение смыслов: понятий, терминов, явлений, поступков, самой жизни человека... И как это ни парадоксально, именно профессиональный разговор философов нуждается в первую очередь в уточнении смысла тех понятий, которыми оперируют участники диалога. Это прямо относится и к понятию «отчуждение». Историко-философские исследования показывают, что при определенных усилиях можно увидеть приближение мыслителей древности к феномену отчуждения, но в полной мере предметом специального философского рассмотрения оно становится в работах Фихте и Гегеля. Именно классическая немецкая философия осознала наличие этого явления и придала данной проблеме понятийно-категориальный статус. Именно на этом этапе развития философской мысли были осуществлены всесторонние исследования феномена отчуждения в некоторых сферах духовно-культурной жизни, примером и образцом которого может служить анализ религиозного отчуждения, предпринятый Л. Фейербахом. В наши дни философия не ограничивается общим категориальным анализом понятия «отчуждение», она все активнее переходит к рассмотрению конкретных проявлений феномена отчуждения в различных культурах и отдельных сферах социальной действительности. Основным итогом исследования проблематики отчуждения на почве отечественной философии на сегодняшний день можно считать, во-первых, признание ее важности, актуальности, жизненности и, во-вторых, выработку общего исходного понимания, специфической парадигмы отчуждения. Нужно отдать должное работам Э. В. Ильенкова, М. К. Мамардашвили, Г. С. Батищева, И. С. Нарского, А. П. Огурцова, В. С. Библера и многих других наших коллег, посвященным изучению данной проблемы. Однако представляется полезным и необходимым еще раз уточнить общий смысл понятия «отчуждение», его сущностное, содержательное начало. И. С. Нарский, исследуя эволюцию понятия «отчуждение», приходит к выводу, что феномен отчуждения соединяет, заключает в себе четыре основных признака: экстериоризацию, опредмечивание, овеществление, и угнетение человека. Эти признаки он выделяет в гегелевском анализе отчуждения, но фактически то же самое он обнаруживает у Фейербаха: экстериоризацию, фантастическое опредмечивание, фетишизацию предметной иллюзии (у Гегеля — овеществление) и духовное обеднение (угнетение, порабощение). Такое совпадение не случайно, и если обратиться вслед за И. С. Нарским к наследию К. Маркса, переведя его анализ отчуждения труда в более широкую предметную область, то можно увидеть, что смысловые акценты приходятся на те же самые моменты. Нельзя также не заметить, что выделенные здесь признаки частично совпадают. Так, например, близки по смыслу понятия экстериоризации и опредмечивания, опредмечивания и овеществления, фетишизации и угнетения. То есть здесь открывается возможность для придания понятию «отчуждение» более сжатого, емкого и тем самым более точного смысла, что очень важно при операциональном его использовании. Эта возможность определенным образом реализована И. И. Кальным в ходе анализа теории товарного фетишизма К. Маркса. Характерно и то, что И. И. Кальной ранжирует выделяемые признаки, оценивая их как уровни отчуждения: 1) товар как предмет товарного фетишизма есть «отрешение» (Verausserung); 2) деньги как состояние, отказ, уступка, передача прав (Entausserung), т. е. собственно отчуждение как двойная фетишизация; 3) капитал, фетишизация которого есть крайнее отчуждение (Entfremdung), т. е. враждебность [1]. Здесь речь идет о конкретном феномене отчуждения в сфере товарного производства, об одном из его возможных видов. И на любом уровне выделяются три существенные характеристики: 1) всякий раз это продукт человеческой деятельности, приобретающий объективную форму своего бытия; 2) всякий раз этот продукт враждебен человеку, он порабощает и разрушает человека; 3) своего завершения, полного выражения оно достигает в добровольном принятии этой силы. Таким образом, если встать на ту точку зрения, что деятельность человека по определению предметна, что человек в своей деятельности опредмечивает свою сущность, то смысл феномена отчуждения состоит в порабощении человека созданными им самим силами, в разрушении человеческой сущности, в расчеловечивании человека. Квинтэссенция отчуждения есть самоутверждение, порождение человеком пожирающих его чудовищ. Собственно говоря, все предыдущие рассуждения в тезисной форме могут быть сведены к двум положениям: 1) отчуждение возникает на основе и в результате опредмечивания, т. е. силы отчуждения создаются самим человеком, они есть его объективированное бытие; 2) отчуждение реализуется как саморазрушение человека, как подчинение человека созданным им самим силам, как добровольное рабство. Данные положения были достаточно четко сформулированы в отечественной философии еще в 60-е годы в работах Г. С. Батищева, М. К. Мамардашвили, Э. В. Ильенкова и др. Однако приходится вновь повторять их, так как часто встречаются попытки придать этому термину всеобще-универсальное значение, т. е. фактически одеть в модную терминологическую одежду любое явление. Это наглядно проявляется в тенденции психологизации феномена отчуждения, когда сам термин как бы ведет к описанию психологического состояния индивида. Единственное надежное средство от такой фальсификации проблемы — адекватное представление о человеческом в человеке, о его сущности, ибо жертвой отчуждения является именно человеческое, сущностное ядро личности. Именно в этой области философия не достигла особых успехов, а сегодня на научные представления о человеке ведется широкое и активное наступление со стороны бесчисленного множества иррациональных, мифологических, мистических учений. Одним из путей, которые могут вести философский анализ к рациональному познанию этого феномена, является исследование отчуждения в сфере морали, т. е. морального отчуждения. В нашей литературе этот специфический, вид отчуждения исследован недостаточно. Не лучше обстоит дело и в мировой философско-этической мысли. Тем не менее можно говорить о нескольких принципиальных подходах к феномену морального отчуждения, которые сформулированы в современной отечественной литературе. Прежде всего, необходимо подчеркнуть некоторые принципиальные моменты, определяющие исходную теоретическую парадигму. Дело в том, что в нашей философской литературе (не говоря уже о популярной и публицистической) закрепилось представление о морали как о форме общественного сознания. В специальных же исследованиях такой подход давно признан недостаточным, и в исследованиях Л. М. Архангельского, С. Ф. Анисимова, О. Г. Дробницкого, А. А. Гусейнова, А. И. Титаренко, Ф. Н. Щербака и др. была проделана большая работа по подготовке новой теоретической модели нравственности. В рамках данной статьи нет возможности развивать и аргументировать разделяемую авторами точку зрения, однако необходимо в самой крайней форме представить основные положения, определяющие концептуальное видение морали. Этот теоретический концепт включает исходные положения: — Мораль есть способ духовного самоопределения человека. Моральные нормы и внутриличностные императивы долженствования представляют собой лишь видимый уровень ее функционирования. За ними кроются глубинные ценностные структуры, закодированные в феноменах культуры. — Мораль — продукт и результат межчеловеческого, межсубъектного взаимодействия. Она не имеет никаких внечеловеческих истоков. Мораль — необходимый, важнейший элемент целесообразной человеческой деятельности. Она имманентно присуща последней, моральность и целесообразность (утилитарность) находятся в диалектическом противоположном единстве, диапазон которого простирается от гармонии до антагонизма. — Мораль автономна. Ее автономность состоит в несводимости к экономическим, политическим и каким-либо иным явлениям (идеям, лозунгам, ценностям). — Мораль трансцендентна. Она не укладывается в рамки эмпирического бытия человека, и ее горизонт — безграничность в пространстве и времени. — В своей сущности мораль гуманистична, и в ее нормах выражается ее гуманистическая устремленность, императивность. Один из подходов к проблеме морального отчуждения развивается А. А. Гусейновым, который видит сущность и механизм морального отчуждения в том, что мораль «эмансипируется от мира в виде абстрактных моральных норм, которые претендуют на абсолютную истинность и с жестокой однозначностью навязывают себя индивидам...» [2] Здесь четко сформулирована оппозиция: абстрактная моральная норма — индивид. Встает вопрос: почему это противостояние мыслится как моральное отчуждение? На наш взгляд, эта оппозиция некорректна. Отчуждение как самоотчуждение предполагает, что человек фетишизирует, т. е. принимает за истину и мистифицирует некий объективированный результат, в данном, случае выработанную определенной культурой моральную норму, который разрушает, дегуманизирует, обесчеловечивает личность. Если, например, индивид воспринимает как враждебную норму «Не убий!», то можно ли говорить об отчуждении? Если и можно, то только в очень ограниченном и специфическом смысле, ибо это противостояние «индивид—норма» есть в сути своей результат моральной незрелости, ущербности личности. Это поверхностная и грубая форма отчуждения, которую условно можно назвать формой или ступенью индивидуального отчуждения. Это действительная ступень самоотчуждения, ибо в конечном итоге именно индивид несет ответственность за аморальность своей позиции и поведения, каково бы ни было влияние социальной среды и воспитания. При такой интерпретации этой позиции наглядным становится то, что это — реальности массового характера, факты социальной практики. Как нетрудно увидеть, при таком подходе остается в тени одна из сложнейших теоретических проблем этики - проблема содержания, истинности моральных норм. Именно эта проблема занимает центральное место в истолковании феномена морального отчуждения известным советским философом А. И. Титаренко. Рассматривая моральное отчуждение как сложный, многоплановый процесс, он видел суть этого явления «в утере морального резонанса человека с другими людьми и в раздвоении человека на две половины — «подлинную», которая запрятана и унижена, и ролевую, ущербно-функциональную, которая как чуждая сила уничтожает самый смысл и «самость» его индивидуального существования» [3]. Предпосылкой этого раздвоения личности, ее амбивалентности, согласно этому подходу, является возникновение двойственности в нормах морали: наряду с «подлинными» существуют и «неподлинные», уничтожающие «самость» существования человека и искажающие смысл его бытия. Фактически речь идет о том, что в культурной среде одновременно действуют некоторые формальные, декларируемые нормы морального долженствования и реально практикуемые стандарты поведения, которым вынужден следовать индивид. Появление такой концепции вполне объяснимо из исторического опыта советского общества. Примером подобного противоречия может служить противостояние известной общечеловеческой нормы «Не укради!» и массового явления «несунов», когда на человека, имеющего возможность «взять» («унести») и не делающего этого, его коллеги смотрят как на ненормального, больного или юродствующего. Неожиданно точное звучание в свое время получил известный песенный лозунг «и все вокруг народное, и все вокруг мое». Не следует сводить этот эффект только к опыту социализма. Такое раздвоение может, возникнуть и на другой почве: например, противостояние христианской нормы «Не прелюбодействуй!» и понимание сексуальной доблести в мужской субкультуре — это явление того же порядка. В отличие от индивидуального отчуждения эту форму или ступень можно назвать социально-нормативной, так как феномен самоотчуждения возникает в результате деятельности социальных, а не индивидуальных субъектов. Эта форма морального отчуждения является одновременно и более глубокой, ибо поражает не столь явно, но более сильно и разрушающе. Одновременно она имеет и более сложные и тонкие психологические проявления. Этим моральное отчуждение, по нашему мнению, не исчерпывается. Оно достигает своего полного развития на третьей ступени, которую можно назвать ценностной формой отчуждения. Речь идет о явлениях, когда происходит подмена моральных ценностей их суррогатами, имитациями. В этом случае мораль становится формальным долженствованием, в котором ценностно-императивное содержание подменяется иными — внеморальными и даже аморальными. Наиболее часто такими заменителями морали выступают чисто политические установки и лозунги, стерильно очищенные от каких-либо следов моральности. Конкретные проявления этой формы морального отчуждения могут быть весьма разнообразны. Назовем только подмену цели средствами, общечеловеческих ценностей групповыми интересами (воровское, мафиозное понимание честности, например), отказ от масштабов вечности в измерении человеческого бытия и др. Здесь специально названы примеры далеко отстоящих друг от друга явлений. Их объединяет одно общее качество: люди искренне следуют ложным целям, видя в этом свой моральный долг, тем самым вступая в сферу квазиморальности, где место морали занимает ее видимость, лишенная подлинного нравственного ценностного смысла. Именно эта форма морального отчуждения угрожающе распространяется в духовном пространстве постсоциалистических стран. Здесь можно увидеть определенный парадокс нашего духовного развития, который обнаруживается при анализе современных социологических данных. Сутью морального отчуждения является отчуждение субъектов морали от моральных ценностей и морального творчества. Когда моральные ценности декларируются институционально, но верность им существенно затрудняет самореализацию человека в других сферах жизнедеятельности, возникает двойной стандарт, моральное лицемерие: наряду с официальной моральной идеологией существует «приземленная», практикуемая «мораль». Как точно подметил Дж. Апдайк, мораль оказывается еще способной мучить нас, но уже не способна поддерживать. Нравственность отступает в узкую сферу межличностных отношений, человек перестает ощущать свое единство с социальным целым, рассматривает общество лишь в качестве среды и средства либо способствующих, либо препятствующих его самоутверждению. Теряется уверенность в ценностях жизни, ценностях морали, ценности самой жизни. Осознание человеком рассогласованности, несопряженности ценностей индивидуального бытия и направленности общественных процессов, ценностного поля социума переживается как абсурдность человеческого существования и сопровождается характерной для отчуждения структурой психических состояний (ощущением своей беспомощности, бессилия перед враждебным миром, в котором торжествуют сила и несправедливость, чувством своей невписанности в этот мир, ненужности, отверженности, одиночества). Это приводит к девальвации нравственных ценностей в обществе, росту безразличия, терпимости к порокам, взаимному недоверию, страху, снижению меры взаимной доброжелательности, уважительного отношения друг к другу. Сужается сфера применения морали в общественной жизни, подрывается, разрушается система социального контроля. Проявления отчуждения в морали многообразны, возможны и различные теоретические модели отчужденного поведения. Формы отчужденного поведения отличаются друг от друга прежде всего двумя основными параметрами: мерой нравственной свободы («количественное измерение» поведения) и характером замещения моральных ценностей («качественное измерение» поведения). Свободной является деятельность как творческая самодеятельность, когда человек сам определяет свои жизненные смыслы, цели, средства и способы осуществления цели в мире, который воспринимается им как ценностно созвучный, а не только как поле, среда его самореализации. Отчужденное поведение характеризуется не только той или иной мерой несвободы, но и определенным «балансом», соотношением, характером: соподчинения моральных и иных ценностей, реализуемых в нем. При наличии таких отношений (экономических, политических, правовых и др.), при которых нравственные качества остаются невостребованными, а нравственные ценности скрыто или открыто попираются, стоическое поведение, «уход в нравственность», эмиграция из общества в свою внутреннюю нравственную жизнь оказываются способами протеста и самозащиты, сохранения себя как нравственного существа в деморализующих человека условиях. Ради сохранения внутренней свободы и духовной независимости человек нередко жертвует какими-либо жизненными ценностями. Но когда нарушаются, рвутся нормальные связи между ценностными мирами человека и социума, праведная жизнь, исполнение нравственного долга, невзирая на обстоятельства и даже вопреки им, сохранение собственного нравственного достоинства могут оказаться тем единственным, что «держит» человека на земле, что придает смысл самому его существованию. Строго говоря, стоическое поведение не может быть отнесено к отчужденному: это сознательная, творческая деятельность, направленная на защиту и реализацию высших жизненных ценностей. Однако массовое, эпидемическое распространение стоических ориентаций, когда реализация элементарных и как будто официально провозглашаемых, декларируемых моральных ценностей связана, как правило, с жертвой другими важными жизненными целями и требует от человека сверхусилий, указывает на тревожное неблагополучие в обществе. Стоическое, зачастую вынужденно героическое поведение и анархо-аскетизм (П. А. Ландесман, Ю. В. Согомонов) — две страглистские модели поведения, между которыми располагаются различные варианты адаптивного отчужденного поведения. Отношение к обществу и его ценностям в случае анархо-аскетизма строится как бы на паритетной основе, по принципу симметрии: обществу нет дела до конкретного человека, но тогда и обществу во всех его проявлениях нет места в душе и жизни человека. Абсолютизация внутренней свободы — того единственного, что не может быть отнято у человека, вплоть до свободы от социальности как таковой: от общества, его материальных и духовных, особенно нравственных, ценностей, от общественных законов и обязанностей, — характерно для такой крайней формы морального отчуждения. Протест, бунт против культуры сочетается с гедонистическими и иными ориентациями (например, пацифистскими — у хиппи) и реализуется в различных формах социальной дезорганизации (тунеядство, паразитарный пауперизм, бродяжничество, «свободный» секс, наркомания, акты жестокости, насилия и др.). Между этими двумя крайними полюсами, формами протеста против обесчеловечивающих человека условий, располагаются адаптивные модели отчужденного поведения. Формой ухода от общества является мораль недеяния, квиетизм. Неспособность или нежелание сопротивляться абсурду жизни выливаются в стремление спрятаться от общества, его проблем и требований, максимально самоустраниться из общественной жизни путем сокращения социальных связей, уклонения от активности и ответственности, пассивного выполнения моральных обязанностей (в русле «легального», по Канту, поведения). Мораль наряду с религией и искусством является, по Д. Лукачу, одним из способов преодоления обыденности, партикулярности, прорыва, приобщения человека к чему-либо более высокому, совершенному. Духовные ценности приобретают для общества и человека самоценное значение, относятся к высшим, «неконвертируемым» целям жизни, организуют жизненные цели человека в иерархию. Для адаптивных моделей отчужденного поведения характерно вытеснение высших нравственных ценностей другими ценностями жизни, которые по своей природе таковы, что не могут выступать самоцелями. Сюда относятся, в частности, различные варианты конформного поведения. Ради осуществления других, внеморальных целей (сохранения принадлежности к некоторой социальной общности, своего социального статуса в ней или повышения его) человек готов жертвовать своей нравственной свободой, своими ценностями, он принимает «правила игры» и следует нормам группы. Причастность к какой-либо социальной общности (групповой, партийной, национальной и др.) придает человеку чувство уверенности, защищенности, но безусловное подчинение ее нормам лишает его необходимой социальной дистанции для свободного волеизъявления, разрушает его индивидуальность. Моральные ценности могут замещаться квази-моральными, т. е. другими идеологическими ценностями, которые, однако, не могут выполнять те функции, которые выполняет в обществе мораль. Так, одним из отличительных признаков моральных ценностей и норм является их универсальность, адресованность всем людям, каждому человеку, т. е. мораль объединяет людей независимо от их групповой, национальной, расовой, классовой, партийной и прочей принадлежности. Мораль сплачивает людей, ориентируя их на доброжелательное отношение друг к другу, на отношение к каждому человеку как к самоценности. Но если нравственные ценности — равенства, солидарности, гуманизма — способны объединить всех людей, во всяком случае они логически распространяются на всех людей, то ценности политические, религиозные, национальные и другие не только объединяют людей в рамках больших групп, но и обособляют их от представителей других групп, а нередко и противопоставляют им (идеи избранности, исключительности). Преувеличение значения этих ценностей приводит к религиозному, национальному, расовому и другим видам нетерпимости, фанатизма, деформирует общественные отношения, ослабляет нравственную связь между людьми. Моральные ориентации могут вытесняться утилитарными, прагматическими (ценности успеха, пользы, комфорта, материального благополучия). В так называемой потребительской морали задача самореализации подменяется задачей обладания (или подчиняется ей), отношение к человеку как к самоценности вытесняется утилитарным, функциональным отношением, выхолащиваются цель и смысл собственно человеческого существования, а создание и воспроизводство условий жизни превращаются в самоцель, «сама жизнь оказывается лишь средством к жизни» [4]. Человек в этом случае сам отказывается (отчуждает себя) от высших ценностей, которые лежат за (над) средствами и условиями жизни, и сами уже не могут служить средствами для других целей. Идеалы потребительства могут переплетаться с другими ценностными ориентациями, например ценностями статуса (так называемое престижное потребление), с гедонистическими ориентациями. Однако гедонизм как нормативная ориентация на получение максимума наслаждений может существовать и в качестве доминирующей жизненной ориентации, т. е. относительно самостоятельно. Речь в данном случае идет прежде всего не о нелокализованных удовольствиях (общее чувство благополучия, духовная удовлетворенность), а об элементарных локализованных телесных удовольствиях. Стремление к независимости от общественных норм, гражданского и нравственного долга посредством превращения гедонистического идеала в жизненную позицию оборачивается все же зависимостью, но иного рода: зависимостью от бессознательной чувственной стихии. Перечисленные выше модели морального отчуждения являются всеобщими. Они были выявлены и описаны уже в культуре Древней Греции, эти же формы отчуждения мы можем обнаружить в нравственных отношениях любого исторического типа. Однако в одних культурах, общественных условиях доминируют одни модели отчуждения, в других — другие. Те же формы морального отчуждения мы наблюдаем и сегодня (так, например, ценностные ориентации и поведение хиппи очень напоминают ценностные установки и поведение киников). Эпидемическое распространение получают отчужденные формы поведения в периоды общественных кризисов. Отчуждение связано с экзистенциальными противоречиями человеческого бытия и потому в принципе неустранимо. Оно всегда присутствует потенциально, и задача состоит не в его абсолютном устранении, а в ограничении его разрушительного характера. ПРИМЕЧАНИЯ: 1. См.: Кальной И. И. Отчуждение: истоки и современность. Симферополь, 1990. С. 44-45. 2. Гусейнов А. А. Введение в этику. М., 1985. С. 180. 3. Титаренко А. И. Антиидеи. М., 1984. С. 62—63. 4. Маркс К., Энгельс Ф. Экономическо-философские рукописи 1844 года//Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 42. С. 93. | |
| Категорія: АНТРОПОЛОГІЯ | Додав: monsimulacres | |
| Переглядів: 2823 | Завантажень: 381 | Рейтинг: 0.0/0 | | |
| Всього коментарів: 0 | |